В то утро, когда я увидел тебя в кафе, ты понравилась мне ещё больше. Я вдруг почувствовал к тебе странное влечение, некую симпатию, некую тягость. Что это было? Конкретного ответа я уже не найду. Хотя я не раз возвращался в то утро, и даже пару раз заглядывал в кофейню, но тебя там не было. Но я и не для этого приходил. Я приходил за воспоминанием. Садился за тот же столик, и просил подать мне кофе. Хотел было попросить подать кофейных зерён, но передумал. Решил, что обо мне обязательно сообщат. Скажут что-то вроде того, что ваш спутник тоже пристрастился к подобному, или что-то ещё в этом роде. Но зачем это нужно мне? А главное, зачем это нужно тебе? Молодой, красивой, тебе не нужен тот, кто прожил уже полвека. Он слишком печален, слишком…опытен. Забавно, никогда не думал, что опыт, а вместе с ним и мудрость могут быть синонимом скуки и могут иметь отрицательный характер. Верно, говорят, всё горе от ума. Сейчас я переполнен горечью, печалью, мои ноги избиты в кровь, они слишком долго шли вдоль тернистой дороги. И хотя сейчас я иду по мягкой глади, по тёплой земле, по траве тронутой утренней росой, в моём сердце по-прежнему пусто. Порой мне кажется, что пустота везде, вечером это особенно чувствуешь. Вечер вообще самая ужасная пора для тех, кто стареет или чувствует себя таковым. А я стар. Да, как бы мне не хотелось признавать это, но я старею, полвека за спиной. А вечер это ещё одно напоминание о том, что всё угасает, всё имеет свой конец. Вечер такая часть времени суток, когда хочется отдохнуть, хочется посидеть дома, или в компании самых близких друзей, а к этому возрасту других не остаётся. Пять, это самое больше, но, как правило, до трёх. Или с книгой и стаканом чего-то покрепче. Вечер невыносим для тех, кому за сорок… Он навивает скуку, тоску, печаль и без спросу вешает на тебя меланхоличность. Ужасная пора, хоть и спокойная. Но это для нас, для тех кто стар, или стареет, молодости она только в радость. Надоевшая суета и беготня сменяется лёгкостью, прохладой. Вечер для молодости этот как билет в детство или юность. Вечер для молодости это беспечность. Нет, нет и ещё раз нет, между нами огромная пропасть, которая никогда не будет преодолена. Да и кто захочет её преодолевать, а главное для чего? Нет, нет, тебе нужен кто-то другой, кто-то моложе, но не я. А я, буду рад, если мы будем случайно где-то пересекаться и встречаться, ресторанах, кафе, просто в парке или на улице. Я даже разрешу себе, иногда немного проявлять заботу к тебе, только как можно более не заметно, и только как к дочери. Надеюсь, ты найдёшь хорошего мужа себе, я постараюсь уберечь тебя от всяких кретинов. Ладно, не будем об этом, и без того на душе тошно.
Октябрь выдался на милость приятным, я встретил тебя, поэтому мне грех жаловаться. И я постараюсь не роптать на небо, а благодарить его, но это никак не отменяет осадка на душе, ладно, всё, прекращаю свои старые россказни и душевные терзания, вам должно быть они изрядно надоели. Решаю пойти в гостиную, книгу стоит дочитать. Только пожалуй возьму стакан виски со льдом, немного налью, так, скорее что бы горло промочить и отогнать ненужные и дурные мысли. К слову день сегодня прошёл весьма не дурно. Я прогулялся в парке, осмотрел некие окрестности Лондона, я даже встретил своего боевого товарища. Я был рад этой встречи, как впрочем, и он. Райли, сержант Джеймс Райли, как-то мы несколько дней сидели в окопах, отбивались от атаки, у парня были проблемы с зубами. Пришлось делать быструю операцию, зуб спасти не удалось, зато Джеймса от зубной боли да. Мы тепло попрощались, пожелали друг другу удачи, и разошлись каждый со своими мыслями. Я хотел было предложить встретиться, выпить, но узнав о его жене, и о том, что она родила, не стал этого делать. Он так радостно говорил об этом, что я решил нечего затаскивать в свою обитель одиночества и печали тех, кто гуляет на лугу. Это слишком эгоистично.
Камин, у меня в Норвегии был камин, поэтому и тут, я искал себе дом с камином, правда, здесь он бы скорее для красоты, а не для тепла, но было всё равно приятно. Лёд в стакане таил, смешивался с виски, я пил и читал. Вечер намечался самый обычный, ничего нового, точно такой же как и вчера, как и завтра, уже давно ничего нового не случалось. Поэтому я и приехал в Лондон, дабы хотя бы днём и утром получать порцию новых ощущений, чувств и эмоции. Да и вечером и ночью вид из окна был немного другим, в целом такой же, но всё же немного другим…  Я взял книжку и открыл её на той странице, где остановился, сделав ещё глоток, я стал читать. «Если мы способны любить, то и нас могут полюбить. Это только вопрос времени…».
Звонок, звонили в дверь, раз, и ещё раз, и ещё раз. Кто-то очень настойчиво звонил. Так звонят, когда нужен врач, но тут в Лондоне никто не знает кто я, разве что это мог быть Джеймс? Я посмотрел на часы, было половина седьмого вечера. Подошёл я крайне быстро, но всё это время пока я шёл, звонить не переставали, я уже было подумал что-то неладно, что-то действительно случилось с Джеймсом, прикинул, где лежат мои инструменты, и что может быть с недавно родившей женщиной, и... Но этого не понадобилось. На пороге стояла Ариадна. Стояла в каком-то свитере или кардигане, но он был настолько коротким, и мне показалось настолько холодным, что я тут, же впустил её в дом. Точнее я просто потянул её в дом, всё та же на улице было не лето, а она будущая мать, потом мне ещё спасибо скажет. – Доброго тебе вечера, Ариадна. - Вежливо поздоровался я и пригласил войти её в гостиную.

Одни мой знакомый в шутку и как бы иронизируя над самим собой, задавался вопросом. А есть ли жизнь после пятидесяти лет? Ему тогда было без трёх пятьдесят. А между тем, я не смеялся и не улыбался над этой шуткой. Как-то один учёный муж сказал. Мне тридцать, я уже слишком стар, что бы быть молодым, но ещё слишком молод, что бы быть старым. Понимаете? То есть тебе уже тридцать. Возраст, когда всякого рода веселья, гулянки и посиделки остаются позади. И не то, что времени нет уж, просто отношение уже другое ко всему. К тридцати обычно у всех уже появляются дети, семья, и ты заботишься о них, и находишь свой смысл жизнь в этом, в заботе. Но между тем, совсем недавно тебе было только двадцать, и прошлое нет, нет, да окликнет тебя, и ты не в сила не обернуться. Ты оборачиваешься,… Плюс ко всему, тебе только тридцать, нет той мудрости. Точнее она есть, но это не мудрость, а скорее просто уже опыт, причём опыт на тему как легко, быстро, что называется даже не вспотев затащить вооон тут красотку к себе в койку. А тот опыт который нужен тебе сейчас нет, и ты оступаешься. Но воспринять проблему так же беспечно и легко ты не можешь. Взгляд меняется. От этой проблемы, от решения её если быть точным, зависишь уже не только ты, но  в некотором роде и твоя семья. К тому же этикет. Этот треклятый этикет взрослого мира, если у тебя проблема веди себя подобающе, переживай, волнуйся, можешь даже её не решить, только показывай что это оооочень важно для тебя, и что это проблема для тебя сродни мировому масштабу, иначе тебя сочтут не серьёзным. А быть несерьёзным  в тридцать лет никак нельзя. Почему? Этого никто толком объяснить не может. Просто так принято, так было, так есть, так будет и дальше. Сплошной догматизм…
А когда тебе пятьдесят, то ты…что? Уже давно не молод, молодость позабыл о тебе давным-давно, и напоминает тебе о своём существовании лишь иногда, и лишь в отражении чужих людей. Проще говоря, когда ты встречаешь юношу, знай, это молодость шлёт тебе привет. Как бы намекая, хватит думать о том, что было когда-то, ты уже стар, живи в удовольствие, ведь скоро не будет и этого. В подтверждение последнего тебе обязательно встретиться старик лет семидесяти-восьмидесяти. Но! Тебе пятьдесят, первые отголоски старости уже слышаться, но это только отголоски, пусть и уже достаточно чёткие. Но ты, же ещё не стар, ещё нет. И не молод. Семья, дети, карьера.…Всё это есть, и некуда больше бежать, некуда больше стремиться. Живи дальше, вопрос, зачем и для чего? Возможно, прав русский писатель, говоря о том, что когда тебе пятьдесят, ты невольно думаешь, а не пора ли застрелиться. Не пора ли? Ладно, не будем о грустном. Хотя о чём ещё может говорить тот, кто прожил полвека? Разве только о любви? Но её я, к сожалению так и не встретил. А может быть к счастью? Может и когда-то что-то, а точнее кто-то был, но где сейчас она? Её нет, и какая причина на то совсем не важно. Ушла ли она, или ушёл я, я был виноват или она, или с ней что-то произошло, а может её и вовсе не существовало? Так или иначе, итог от этого всего всё равно один. И совсем уже не обязательно озвучивать этот итог, он и так всем изрядно должно быть надоел.… И не то, что бы я о чём-то жалею, или плачу в подушку по ночам, или вою от тоски, или напиваюсь, или ищу случайных связей. Я один уже очень давно, так давно, что уже и не вспомнить когда последний раз целовался или обнимал ту, которую я мог с восторгом и трепетом и гордость и радостью называть моей. Я один. Но я привык к этому в этом трагедия одиночества, но и в этом, же спасение для одиноких. Не привыкни мы я к нему, что тогда? Пуля в лоб? Как странно, я поймал себя на мысли, что очень часто думаю о самоубийстве, о том, что мне пора, о том, что жить мне, собственно говоря, уже и не зачем. Я прожил интересную, насыщенную жизнь. Разве что так и не нашёл Её. Но в целом мне грешно жаловаться. Правда есть одно но. Мне пятьдесят, я прожил долгую жизнь, и жаловаться мне грешно, но и менять вроде бы как что-либо поздно, да только что-то внутри бунтует, сердце или душа, а может всё моё естество? Оно противиться и лютует, не желает быть смиренным, не желает принимать всё как есть, и эта силы ищет выхода. И боюсь, что очень скоро оно полностью захватит мо разум, и тогда я сорвусь. А этого никак нельзя допустить, никак!
Улыбаюсь. Дома, конечно дома. Где мне ещё быть? Я, конечно, могу побродить ночью, и иногда этого даже очень сильно хочется. Но на вечеринки или танцевальные вечера я давно уже не ходил, ночью всецело во власти молодёжи, людям моего возраста в лучшем случае пойдут в театр или ещё куда, прогуляются, посидят в ресторане. Но это только тогда, когда есть с кем. А когда ты один, можно и побродить по улицам, в другом же случае напиться можно дома. Да и дома суеты поменьше. Да и вообще когда тебе пятьдесят лет ты становишься всё больше домашним. А может это одиночество так влияет, кто его разберет. Да только всё чаще дом тебе куда милее, любой другой даже самой пышной и лосковой вечеринки. – Сегодня я рано воротился домой, тебе крупно повезло. – Снова улыбаюсь. Иронизируя, рад собой, конечно над собой. Ирония, это оружие наше против молодости, как впрочем и смех. Во всяком случае они верные спутники в этом ратном деле, особенно когда друге куда-то подевались, или того хуже, не было других никогда. Но мы опять о грустном. Но, к сожалению всё, что связано со мной имеет такой оттенок. Даже счастливые моменты жизни и они покрыты налётом древней грусти. Хотя бы потому, что они ушли в далёкое прошлое, и в ближайшее время их не предвидеться. Особенно когда твоё дальнейшее будущее это война. Война за каждый день, война до последнего, или ты её или она тебя. Отвоевываешь у неё каждый день. Я про леди с косой, если вы ещё не догадались… - Я уж было подумал, что кому-то плохо или дурно, ты так громко звонила и должно быть впопыхах собиралась, если на тебя такая лёгкая одежда для достаточно прохладной погоды. – И которая позволяет более чем достаточно разглядывать тебя, любоваться твоим телом, и тобой в целом. Если бы ты только знала, что на самом деле чувствую я, при виде тебя, но я об этом конечно не скажу, нечего портить и отравлять тебе жизнь. И это большая ложь, про старого коня и борозду. Молодость должна доставаться молодости и.… Да и что оно мне подумаешь ты? Старый извращенец, на молодых потянуло? Или решишь, что я приехал сюда именно за этим. Нет, нет, в тартарары всё это, безусловно, туда и только туда. Закрываю на пару секунд глаза и открываю их снова. Прогоняю наваждение.  – И если твоя ситуация не требует экстренного и аварийного вмешательства, быть может мы что-то подберем тебе, а то того гляди и простудиться можешь. – Забота, только забота, всё остальное в тартарары! Гостеприимно, великодушно и с радостью приглашаю тебя последовать за мной. Мы пойдём в зал, там храниться мой большой шкаф, где много вещай. Зал большой, но имеет тот, же стиль, ничего нового, обычная обитель закоренелого холостяка, который слегка или немного больше педантичен, в силу своей профессии, оттого всё и имеет такой почти армейский порядок. Хотя чему удивляться, я же военный доктор. – А планов на сегодня не то что бы никаких, но ничего серьёзного. Вот сейчас мы тебя оденем, и я обещаю не только выслушать тебя, но и обязательно помочь, что бы там, ни было. – Думаешь ребячество? Да нет, просто удивить меня уже не просто, ой как не просто. Распахиваю двери шкафа, не знаю, подойдёт ли тебе тут хоть что-то, но тёплых вещей тут хватает. Жестом приглашаю тебя окунуться в мир моего норвежского стиля, и как только ты принимаешься мою просьбу и начинаешь подбирать себе что-то, я отхожу, что называется на задний план. Не хочу мешать тебе, ко всему прочему (а это в моём случае самое главное) я могу наблюдать за тобой, и могу видеть тебя. А ты прекрасна, точно богиня, ты даже не знаешь, как ты прекрасна, дочь испанских земель…

Зрелость молодости подобна. И пусть вас не смущают подобные слова. Знаете ли вы, как живёт молодость? Роскошно, широко, плюя на всё и вся, беспечно и легко. Не думает о будущем, оно живёт с настоящим и готово принимать каждый новый день таким, каким он будет. Молодость готова радоваться, если день будет прекрасным и принесёт много доброго. И точно так же готово печалиться, если день принесёт чего-то худого или даже злого… Молодость ни чего не боится, потому что знает, впереди ещё много, много времени, и что бы ни случилось, всегда есть возможность остановиться и начать всё с чистого листа. Молодость, какое прекрасное и сладкое слово. Пахнет весной, молодость, как неспелая яблоня, которую садовник холит и лелеет, возлагая большие надежды на сладкие и сочные плоды в будущем. Молодость, как много в этом слове прекрасного. И прекрасность вся в том, что молодость понятия не имеет, что будет завтра, оно надеться на лучшее, но оно не знает. Будущее для молодости заволочено туманном, его не видно, и черты его лишь угадываются. На деле же простая вещь может оказаться самым драгоценным алмазом или наоборот. Вся суть молодости в незнании и в неизвестном будущем, которое меняется каждый день, каждый час, каждую секунду, виват молодости, виват!
Когда нам тридцать или сорок лет, для нас открываются истинные двери во взрослый мир. В радости и веселья этого мира. В этом промежутке возрастов мы уже успеваем добиться достаточно, для того, что бы смело и без зазрения совести пожить для себя. Мужчины обычно возвращаются в детство и начинают хвастаться своими игрушками, а заодно и мериться, у кого игрушечка покруче да подороже будет. В сорок мы стараемся выжить все соки, кажется, в сорок или тридцать мы всё ещё живём как в двадцать.… Только добрым багажом знаний, возможностей и денег, начинаем чувствовать вкус жизнь, настоящий вкус. Будто всё это время мы пили чай, представляя, что это коньяк, а теперь мы можем ничего не боясь выпить бутылку самого дорогого виски, не поморщившись, а главное нам никто ничего не скажет. Вот она, долгожданная и радостная, такая желанная свобода. За неё мы и боролись все эти годы. Свобода, свобода!!! Ура!!! Ну же, пьём за свободу, пьём дамы и господа, мы без меры крутые, виват!
Зрелость, что же касается её… Я человек зрелый, я знаю, что никакой свободы на самом деле нет, а даже если бы и была, то человечеству её ещё как минимум лет сто не видать. В силу их привязанностей и желаний к комфорту, и прочим благам цивилизации. К тому же… никто бы на самом деле, истинно, не пожелал бы быть свободным. Свободен тот, у кого ничего и никого нет, этого ли хотят люди? Не думаю. Человеку, на самом деле, нужен только один фактор для счастья. Это другой человек. Это любовь, которая забирает тебя из этого странного мира навсегда. Ты вроде бы здесь, но на самом деле ты в смежном параллельном мире. Человеку нужен человек! Вот и всё, ни больше, но и не меньше. И никакие богатства, деньги, власти, ничего из материального не даст вам истинной радости, ничего из этого не сделает вам счастливыми. Это Зрелость говорит вам, глядя на всё через призму прожитых лет. И как я говорил, она молодости подобна. Она не думает о завтрашнем дне, она принимает всё смиренно, и горесть и печаль, и радость и веселье и тоску и тепло, всё, абсолютно всё, даже смерть любимого человека. Зрелость знает, ничего нового с ней не произойдёт. Да и вообще, ни с кем ничего нового не произойдёт. Всё это было под солнцем уже много тысяч лет назад, всё это будет сейчас, и будет тысячи лет спустя, после. Ничего нового не произойдёт. И нет смысла планировать что либо. Просто не зачем. Сегодня будет как завтра, ну и так далее, всё это вы уже знаете, и слышали не раз. Да и к тому же что мне планировать? Всё чего я желал в этой жизни я имею. Не вышло только с самым главным. Но что уже теперь? Слишком поздно что-то менять или делать, даже если это «главное» находиться сейчас в моей комнате, настолько близко, что сделав пару шагов, я могу обнять и прижать к себе её, поцеловать нежно в губы, шею, плечи, целовать её каждое утро, каждый день, любить её без меры, дарить тепло. Это было бы так прекрасно, за это я бы отдал все, что имею сейчас, и даже последние года жизнь. За маленький кусочек этого счастья. Но, нельзя. Зрелость, это ответственность перед самим собой. Я буду лишь продолжать свою незатейливую роль отца, незаметно и осторожно, нельзя допустить, что бы хоть, что-либо поняла, или хотя бы начала подозревать. Как говориться, Кесарю кесарево, а молодости молодое. Улыбаюсь. Да нет, я даже смеюсь, правда в моём представлении это падение выглядит очень смешно, но чуть погодя я успокаиваюсь и извиняюсь перед тобой за это. – Прости, я просто представил, как это было на деле, и с каким шумом и грохотом он упал. – Подхожу к шкафу и начинаю искать что-то.  Чуть погодя нахожу своё тёплый, демисезонный белый плащ, возможно, ты помнишь его, я был в нём в том кафе, возможно ты не забыла. Надеваю на тебя это плащ и застёгиваю ремень на нём, так что бы он более-менее держался на тебя. – Прости, твоего размера так и не нашлось, и хотя на улице возможно не так холодно, всё же лучше будет, если ты пойдёшь так. – Улыбаюсь. Ты весьма забавно выглядишь в этом плаще, но это лучше, чем идти так. – А у людей моего возраста нет такого понятия, как «не вовремя». Для нас время начинает идти совсем иначе. – Говорю я тебе, когда мы выходим из моего дома и направляемся к твоему. Ты говорила, что живёшь рядом, но где именно нет. Поэтому я пропускаю тебя вперёд, как бы говоря – «Веди меня, о мой юный лидер». Салют!

Я продолжаю улыбаться, ситуация со шкафом продолжает меня забавлять, и хотя я уже не смеюсь, улыбка по поводу этого явно эпичного и явно комического падения, а так же выражение твоего лица.… Всё это  в сумме не может не вызывать улыбку. Но я не злорадствую, конечно, нет. Но моя улыбка продолжает украшать моё лицо. Ты уж прости за это, но как только я представляю всю картину, улыбка тут, же появляться сама собой, невольно. Хотя я и прекрасно понимаю, что тебе в тот момент было явно не до смеха, и ты явно испугалась в полной мере. А учитывая тот факт, что в доме том ты гостья, то…чувство неловкости было явно тоже не лишним в тот момент. – Наверно, я был увлечен своей книгой, поэтому и не услышал. – Да, своей книгой, которую я читаю крайне медленно, я бы даже сказал степенно и размеренно. А собственно говоря, куда мне спешить? Совершенно некуда, поэтому я, что называется, растягиваю удовольствие. Книга ведь действительно прекрасная, и пусть я скорее всего ничего нового оттуда не почерпну, между тем, читая её, я становлюсь немножечко мудрее, а главное смиреннее. Верно говорят, что зрелость, это когда ты готов жить за правое дело. Хотя истинная причина, почему я не услышал грохот падающего шкафа, скорее всего, кроется далеко не в чтении книги. Полагаю даже, что на самом деле я услышал грохот, просто не предал ему должного значения. Иными словами, мои ушли отлично всё расслышали, а мозг пожелал проигнорировать это звук, вот и вся причина. Точнее это следствие. Корень же находиться в моём деле, в том, чему я отдал свою жизнь. В моём призвании, если хотите. Проще говоря, когда ты военный доктор, то ко всяким громким звукам, грохотам и прочих мелодий войны привыкаешь настолько, что перестаёшь обращать на них должное внимание. Это поначалу ты шарахаешься от каждого звука в не понимании, откуда звук, что он несёт, а главное что несёт он для тебя, не гибель ли твою, нет? А потом привыкаешь, люди способны привыкнуть к чему угодно, и это иногда мне кажется очень страшной вещью, ибо подобное свойство привыкать ко всему ведёт за собой шлейф ужасных поступков, мыслей и образа жизни в целом. Ладно, не будем о грустно, или хотя бы, просто забудем о нём. – Ну почему же странно, в моём шкафу могли храниться бы и женские вещи, они могли быть не моими просто, а какой-то женщины. Я ещё не так стар, как возможно кажусь. – Улыбаюсь. Это я не набиваю себе цену и не возношу себя в твоих глазах, и уж тем более не намекаю тебе о том, что в постели я ещё могу, конечно, нет. Но просто сам факт того, что они в моём шкафу могут быть женские вещи. Не думай, что зрелость это отсутствие всякого интереса. Я бы даже сказал наоборот. С сорока лет твоя жизнь только начинается, во всяком случае, тебе так кажется. И хватки и пыла люди в этом возрасте совсем не теряют. Хотя я это сказал, скорее всего, просто так. В поддержание беседы. Я не знаю, какая ты на самом деле. Хотя могу судить тебя по своему опыту, но отче-то не хочу. Я хочу узнавать тебя постепенно. Звучит сие странно, мы же с тобой не любовники. Но между тем, мы явно приятели друг другу. Не знаю, кто там для тебя я, простой сосед, приятель, или друг, но ты для меня приятельница. Я считаю так про себя. Ну а про другого себя, я возвёл тебя в ранг дочери. О том, кем же я тебя хотел бы считать и видеть, я даже не позволяю думать самому себе. Такие вот дела…
- Да нет, беспокоюсь о твоём здоровье, болеть это не самое приятное… - Ты, наверное, думаешь, что я скучный, не интересный и так далее, но это не правда. Конечно, в молодости я был обычным парнем, никаких революций я не совершал и никаких громких ограбления банка я не делал, но… я, как и все молодые люди совершал разного рода приятные глупости. Например, секс в общественном месте, но я рад, что это было не в моём родном городе, и что об этом никто из тех, кто мог знать меня или моих родителей не знает об этом поступке. Мне-то всё равно, но вот родители.… Нет, они должны прибывать в неведении, с них хватит и переживаний за меня, уходящего на фронт, что бы помогать и лечить людей, и при этом не имеющего гарантии о том, что я сам вернусь целым и невредимым, если вернусь вообще. Я помню, многие события своей жизни так ярко и так ясно, словно это было ещё вчера. И как же мне горько от того, что время не вернуть. И нельзя вернуться туда, хотя бы на денёк, как горько. Надеюсь, ты не торопишься взрослеть? Молодость же всегда хочет быть взрослее, скорее вырасти и так далее, всё в таком духе, если бы они знали, что их ждёт и ожидает, то, пожалуй, бы остались бы детьми навсегда. Но они не знают, а взрослые, будто сговорившись, не открывают им этих тайн. Лишь предупреждают, не спешите взрослеть, мол, подрастете, поймёмте.… Да и я сам грешу подобным. А что объяснять? Они всё равно не поймут, если даже и воспримут мои слова в серьёз, а примут мои слова за не лепет стареющего человека. Снова о грустном, я уже боюсь, что грусть стала моим верным спутником. Иногда мне кажется, что грущу даже тогда, когда я улыбаюсь и мне вроде бы как весело… Я боюсь того, что уже забыл, что такое лёгкость и беспечность, я знаю лишь что такое покой и умиротворение, и так не любимое всеми молодыми людьми смирение. Вот мы уже и идём на встречу к твоему дому и шкафу, ты спрашиваешь меня о соседях, и о времени.… А по сколько идём мы не быстро, то… Аааа. Вот оно что. Поэтому мы шли так медленно. Твой дом совсем близко от моего. Ближе всего, я бы даже так сказал. Никогда об этом бы и не подумал. Шикарный дом, словно из сказки. – Волшебный дом, точно из сказок детства, я кажется уже успел влюбиться в него. – Слегка смеясь, говорю я. Дом действительно напомнил мне о сказках детства, и о тех сладких и беззаботных деньках, когда я был ещё ребёнком. – А соседей я видел, но они, к сожалению, живут по своим правилам, я бы даже сказал расписанию жизнь. Но если им комфортно так, то это их дело. Но я их вижу, редко, но вижу, общаемся иногда. А ты должно быть нет? Они мне говорили, что не особо любят молодых. Я понимаю почему, но не принимаю и не разделяю этого. – Пока я нёс эту тираду, мы вошли в твой дом. Темнота, полный мрак. Я точно погружен в какую-то сказку, мне на мгновение так кажется, я даже слегка замираю, и поэтому не замечаю, что ты там делаешь с моим плащом. Мне даже интересно, какая роль отведена мне? Наверное, доброго дядюшки волшебника? Ведь рыцарем может быть молодой принц, которого ты любишь, но я согласен побыть и добрым волшебником, который просто поможет тебе. Для меня это уже будет не мало. А твоя рука как нельзя некстати. В том смысле, что первое желание моё было слегка сжать твою ладонь в своей, что я даже, кажется, на мгновение и сделал, но вовремя одумался и даже мысленно отругал себя. Потом мы стали подниматься, и вдруг я вспомнил о времени, о твоём вопросе, о нём. Это было крайне к месту, это была моя спасительная ниточка, я стал негромко отвечать. – Всё дело в том, что когда ты прожил полвека, тебя крайне сложно возмутить, и выбить из колеи, нового ничего уже не происходит, да и скорее всего не произойдёт. А поэтому, ты становишься полноправным руководителем своей жизнь, хотя тебе этого не так уж и хочется. – Я улыбаюсь грустной улыбкой, а мои глаза на мгновение наполняются печалью, хорошо, что ты не видишь этого…
Но вот, комнату озаряет яркий свет. И нужно заметить, что комната вторит дому, она не менее волшебна, чем сам дом, и отправляет меня к рассказам о далёкой Персии. Я восхищаюсь ею, и делюсь с тобой своим впечатлением.… Ну а потом я замечаю шкаф и улыбаюсь. – Ого, это что же такое нужно было с ним сделать, что ты такая махина упала. – Я смеюсь, вопрос конечно, чисто риторический. И так ясно, что чем больше, тем громче падает. – Это ты конечно зря пыталась его сама поднять, так можно и спину повредить. Но шкаф больше кажется тяжёлым и массивным. - Это прекрасно видно, во всяком случае, мне. – Полагаю поднять его я смогу, разве что чуток придется повозиться, а может, и нет, если повезёт. – Улыбаюсь и засучив рукава я начинаю спасательные работы по поднимаю шкафа… и у меня вроде бы как, даже выходит. Ну-ка, раз, два, взяли…

Ранее…
- Болеть приятно только тогда, когда ты симулируешь, и лишь для того, что бы почувствовать ласку и заботу женщины, или, в твоём случае мужчины. – Я задорно улыбаюсь и рассматриваю тебя. И начинаю погружаться в свои воспоминания, пытаясь вспомнить, или хотя бы припомнить, прибегал ли я таким действиям. И,…кажется, нет. Я такого не помню, я мог ради забавы утроить маленькое представление, мол, спасите, помогите, я умираю. Делал я это мастерски, в силу того, что был прекрасно осведомлён о том, как например, происходит…приступ астмы. Это когда человеку не хватает воздуха в лёгких, но не всегда это именно так. Часто, корень этой болезни кроется у нас в голове. Порой случалось так, что человеку от волнения, от депрессии, или от чего-то ещё случалось задыхаться и казалось, именно казалось, что воздуха в лёгких не хватает. И тогда, всё, что было нужно сделать это выйти в другую комнату. И совсем не важно, были ли в той комнате она, большая ли она была, а может, и вовсе это было чулан, в котором пыли полно и воздуха там меньше, но… Нужно было просто выйти, сменить на время дислокацию и приступ практически сразу происходил. И вот, зная это, Фред это изображал. Иногда даже под таким предлогом сбежал с какого-то ужасно нудного собрания, на котором ничего интересно не происходило и не могло произойти, в силу того, что собравшиеся были толстошкурыми кошелёчками на ножках, и ни на йоту не смыслили в медицине. От всех этих воспоминания, и чуть было громко не расхохотался, но вовремя отдёрнув себя, я лишь задорно улыбнулся тебе и добавил. – Хотя если симулировать для привлечения внимания, то…это значит, что самого внимания нет. И это… - На мгновение задумываюсь, ибо я знаю как это сказать, и я бы сказал, прямо, без прикрас, но не могу, ты девушка, к тому же годишься мне в дочери, помявшись немного между «трахаться с фалоимитатаром» и «заниматься сексом с манекеном», я конечно, выбрал второе, более мягче. Хотя того факта, что симулировать для хохмы, задора и некой игры, это здорово, но для внимания это именно. – Как секс с марионеткой. – Это чисто и личное моё мнение, я не претендую на последнюю инстанцию, но.… Но между тем, все эти мелочи на самом деле, круто влияют на нас, наши отношение и прекрасно характеризуют нас, и всё вокруг нас, и всё внутри нас. И это правда. Знаешь, я знал одного человека, его зовут Марк, и он очень сильно любил свою первую жену, до безумия любил. Так вот, мы сидели в баре, и напивались, и когда мы уже были очень пьяны, и он мне признался, что не любит её, что она уже давно стала для него грузом и обузой. А знаешь, как он это понял? Он перестал бриться перед сном. Обычно он всегда брился перед сном, что бы ей было приятно, дабы не колоть её своей щетиной, так было всегда, до определенного момента. В одну из ночей, он просто не стал этого делать, подумал, ай, ерунда, завтра побреюсь. Он думал ничего страшного. Но на самом деле, это означало, что он перестал любить свою жену, перестал любить Астрид, но осознал и понял это гораздо позже, когда эти «небритые ночи» участились, а после и вовсе стали нормой.… Но тебе лучше этого не знать, лучше не знать, нет. 
Ни один дом этого не стоит? Ты действительно так думаешь, уверена в этом? Конечно, привязываются не к месту, а к тому, что там произошло, и не важно, что это за место. Хоромы, сказочный домик, обычная квартира или коммунальная комната, всё так, бесспорно так. Но только знаешь, и к дому можно привязаться… Можно полюбить комнату, свою комнату в огромном доме, всего одну комнату. И совсем не потому, что там происходило что-то значимое, вовсе нет. Тут действует принцип родины. Просто когда-то в какой-то определенной точки земли прошло твоё детство, и ничего в нём не было, обычная жизнь обычного мальчишки, ни чем не примечательного. Однако.… Однако каждый раз, возвращаясь туда, ты чувствуешь тоску, грусть, ностальгию, и тьма побери, слёзы сам наворачиваются на твои глаза, произвольно. Нет, к местам, домам, городам и улицам можно привязываться, и можно их любить. Просто за то, что там прошло твоё время. А касательно любви к вещам… Дом это просто дом, бетонная, ну или кирпичная коробка. Однако в сером и мрачном доме жить скучно и не интересно. И разве нельзя влюбиться в картину? Можно! Так почему нельзя влюбиться в архитектуру? Но я тебе всё равно ничего не отвечу на это, только глубокомысленно усмехнусь. Возможно, ты когда-то поймёшь, а может, и нет. Должно быть, я уже своё отпутешествовал, и мой кочевный дух, наконец, успокоился. – Должно быть они старательно его планируют, какие наглецы! – Говорю я с наигранным раздражением и тут же смеюсь. Всё просто, видя, как девочка взрослеет, или просто, как живёт молодость, зрелость и старость всё больше и больше осознаёт, что ей уже этого не вернуть, нет, не вернуть. А значит, их ждёт только одно, старость, а стареть никому на самом деле ни хочется. Весь этот мудрёный опыт и всё остальное, любой бы старик послал бы глубоко в задницу и отдал бы его не задумываясь, будь у него возможность обменять свой опыт на молодость тела и души. Смеюсь и улыбаюсь, я из тех, кто понимает, что старость неизбежна, и это точно такой же отсчёт времени, как взросление, как превращение мальчишки в юнца, а потом в юношу, а после в мужчину. Фредерик уже давно примирился с тем, что он стареет, и что с этим ничего не поделаешь. Он решил, что просто будет плыть по течению и наслаждаться жизнью. В конце, концов, и закат имеет свою красоту и прелесть. – Не хочется ли мне управлять своей жизнью…- Я задумался, управлять жизнью, как это.… Это далёкое что-то, забытое, из прошлого, слишком далёкого, что бы о нём тосковать и горевать, но слишком... сильного, что бы вот так просто забыть и я улыбаюсь. Это всё максимализм, это всё беспечность молодости. На самом деле ты ничем не управляешь и никогда не управлял, и ничего ты не имеешь. Просто по какой-то счастливой случайности ты оказался здесь, на этой Земле, и вот по такой же, но печальной случайности ты покинешь этот мир. Ты в нём гость, и только. Мы не управляем, ни обладаем, мы просто живём в нём и... всё. – Есть у меня книга одна, я её зачитал чуть ли не до дыр, но честное слово, я бы многое отдал за то, что бы забыть её, а затем, снова прочесть и испытать все те чувства, эмоции и пережить весь спектр чувств, переварить сотни раз мысли об этой книге ночью, перед сном, лёжа в постели. Понимаешь о чём я? – Ухмыляюсь, надеюсь, что нет, иначе ты начинаешь стареть…

Сейчас.
Шкаф оказался не таким тяжёлым, как казался на первый взгляд. Всё дело в том, что падал он под тяжестью собственно веса, что называется по инерции, собственно говоря, и вставать на место он будет по тому же принципы, поэтому я просто умело его подталкиваю… Раз, два, три… и… Опля..  Шкаф на месте, всё вышло весьма легко, во всяком случае, не так сложно, как думалось. И я было уже хочу поделиться этой новостью, поворачиваюсь к тебе, точнее туда где ты должна быть, но тебя там нет. Секунды мне хватает на то, что бы понять, что произошло. Я подскакиваю к тебе, и уверено, почти настойчиво, в некотором роде отталкиваю от… шкафа. Шок, это чувство мне знакомо, я усаживаю тебя на кровать, поглаживаю по голове, дабы как-то привести тебя в чувство, лучше всего бы подействовала вода, но так, как её нет, то нужно…вышибать клин клином. – Нужно снять перчатки, я должен осмотреть место ушиба, вполне возможно, что ты повредила связки. – Говорю я тоном доктора.