Все время, что Дилан Берговитц работал патологоанатомом, его деятельность была окружена огромным количеством различных стереотипов и домыслов. Всем представлялось, что он кровожадный парень со скальпелем, день и ночь мечтающий вскрывать людей живьем, разбирать их ещё неостывшие тела на составляющие, словно паззл, и, обматываясь толстой кишкой, как гирляндой, петь песни во славу Сатане. С одной стороны, Дилана это весьма устраивало, потому что позволяло избавиться от любопытных зевак, желающих побывать в морге с экскурсией, или самодовольных всезнаек, что в любое время дня и ночи жаждали научить его истинам медицины. Была у этого и обратная сторона, скажем, затрагивающая социальные взаимодействия. Например, девушки, с которыми он знакомился в барах, очень быстро и целеустремленно исчезали в направлении выхода, стоило им узнать о его профессии. 
Сам же Берговитц, когда вскрывал трупы, считал себя поэтом, художником,  умеющим видеть недоступную другим красоту, необычное в обычном.  К тому же, тело человека могло сказать о его жизни больше, чем он бы сам этого хотел, поэтому бывали моменты, когда Дилан, возомнив себя Шерлоком Холмсом, проводил собственные расследования, пытаясь получить об умершем всю возможную информацию, имея под рукой только его останки. Но работая большую часть времени с биопсией, и помогая тем самым онкологам, парень сам себя утвердил на пост помощника Бога, который делает невозможное. Конечно, глазеть в микроскоп было не так увлекательно, как играть в детектива, но тоже имело много плюсов. Самым главным, как и во всей его профессии в целом, было отсутствие пациентов. Живых, разумеется. В сомнительности удовольствия выслушивать жалобы больных он убедился, ещё учась в медицинской школе, и с тех пор мнение его не поменялось.  Берговитц любил людей, но только не в тех случаях, когда они ноют, что у них щелкает в колене, если открыть рот и покрутить мизинцем в ухе.
Размышляя о собственной необыкновенности и неторопливо поедая уже четвертый пончик, он сидел за письменным столом, включенная лампа на котором служила единственным источником света в темном секционном зале.  Вокруг стояла абсолютная тишина, из работы нужно было лишь заполнить последний документ, до конца смены оставалось 40 минут, коробка с пончиками казалась бездонной, а большего для радости Дилану и не нужно было. Он как раз потягивался, сладко зевая, когда дверь открылась и в морг вошла Кармен ван дер Виль, у которой вот-вот должно было начаться ночное дежурство. Их связывали исключительно рабочие отношения, и Дилан был бы рад перевести их в горизонтальное положение, но девушка продолжала хранить верность мужу, стойко перенося все грязные намеки и пошлые шуточки со стороны Берговитца.

- Привет, красотка! – просиял он.

Ван дер Виль удалилась в раздевалку, неплотно прикрыв за собой дверь, чем не преминул воспользоваться парень. В попытке разглядеть через щелку хоть кусочек прекрасного переодевающегося женского тела, он с трудом балансировал на двух ножках стула, и, в итоге, не справившись с непреодолимой силой гравитации, с грохотом рухнул на пол.

- Бля-я-ять! – прошипел Дилан, потираю ушибленный локоть.

На шум из раздевалки выбежала удивленная Кармен, уже переодетая и облаченная в белый халат.

- А я тут…это… да, ручку вот уронил. Мерзкая штука, так и норовит вечно затеряться… Пончик?

Берговитц встал, поднял стул и, усевшись на него,  доброжелательно подвинул коробку с лакомством в направлении девушки.